усилия забастовщиков - даже нанимали "техасских отчаянных головорезов" для создания отрядов и нападения на бастующих - требования шахтеров вряд ли были радикальными. 3 Они просто хотели восьмичасовой рабочий день, номинальное повышение зарплаты и право двигаться по своему усмотрению. То есть они просто хотели того, что, как сказал один журналист, уже "требовалось по закону". 4

Однако в тот яркий и пасмурный день в начале 1914 года что-то сломалось. Пока женщины разжигали костры, чтобы приготовить завтрак для своих детей, а мужчины начинали планировать события дня, недалеко от лагеря начали сосредотачиваться военнослужащие Национальной гвардии Колорадо. Внезапно по палаткам загремел пулеметный огонь. По лагерю разнеслись крики и грохот - звуки пуль, бьющих по конечностям, по туловищам, по головам. Падали тела. Ополченцы начали поджигать палатки, и огонь охватил лагерь. Дым смешался с криками, и сотни шахтеров и их семей бросились бежать, спасаясь от обстрела своих домов.

Когда орудия наконец затихли, а дым унесся в близлежащие горы, палаточный городок лежал в руинах. Тела лежали на обугленной земле. Бастующие шахтеры были не единственными жертвами. Жены и дети забирались в ямы, пытаясь спастись от обстрела, и нечаянно попадали в ловушку, когда огонь добирался до них. Только в одной яме были обнаружены останки двух женщин и одиннадцати детей, которые погибли, согласно одному описанию, "как крысы в ловушке, когда пламя охватило их". 5

Общее число жертв остается неясным: по разным оценкам, во время штурма погибло несколько десятков человек. Независимо от окончательного числа, резня в Ладлоу, как писала газета The New York Times, стала "историей ужаса, не имеющей аналогов в истории промышленных войн". 6

Национальная реакция была быстрой. Начались слушания по делу об убийствах, на которых официальные лица требовали ответов на "один из самых мрачных и черных эпизодов в истории американского труда". Но вместо того чтобы раскаяться, чиновники из корпорации Colorado Fuel and Iron Corporation, которая контролировала горные работы в регионе и которую в конечном итоге курировал американский магнат Джон Д. Рокфеллер-младший, отрицали, что вообще имела место какая-либо бойня. Рокфеллер даже заявил законодателям, что антипрофсоюзная позиция компании - это "великий принцип", даже если она "стоит всей вашей собственности и убивает всех ваших работников". 7

Нация была потрясена, сначала резней, а затем и ее отрицанием. Легендарный журналист Эптон Синклер начал публичную кампанию против Рокфеллера и его коллег, объявив, что он "намерен предъявить вам обвинение в убийстве перед народом этой страны". 8 Вскоре бойня и ее последствия переросли в нечто, угрожающее не только компании Рокфеллера и его богатству, но и всему балансу индустриальной Америки в целом.

К счастью для Рокфеллера, у магната был последний инструмент в рукаве: человек, который уже спасал состояния плутократов в других странах и помогал обелить и скрыть противоречия, которые в противном случае могли бы повредить репутации и состояниям других олигархов. Человек, который, по мнению Рокфеллера, мог бы смягчить последствия резни в Ладлоу и, возможно, даже повернуть ситуацию в пользу промышленника. Человек, который изобрел так называемые "связи с общественностью", которыми промышленная Америка просто не могла насытиться.

Это был человек по имени Айви Ли. Именно к Ли обратился Рокфеллер, чтобы помочь развернуть самую ужасную промышленную бойню, которую когда-либо видела Америка, и вскоре он передал свои таланты самым ужасным правительствам на планете.

Ли никогда не собирался строить карьеру, пособничая худшим промышленникам и режимам той эпохи. Ли родился в 1877 году в небольшом городке Седартаун, штат Джорджия, и всегда отличался пытливым умом. Он всегда хотел стать журналистом или хотя бы писателем. По словам одного из ученых, он "хотел написать великий американский роман". 9

И действительно, в первые годы жизни Ли, похоже, шел именно по этому пути. Учась в колледже Эмори в Атланте, Ли был признан "лучшим писателем" и "лучшим читателем" в школе, и в итоге стал редактором главной газеты Атланты. Попутно он даже успел отметиться на национальном уровне. Переведясь в Принстонский университет на последние годы обучения, Ли завязал близкие отношения с бывшим президентом США Гровером Кливлендом, который в то время жил неподалеку от кампуса. В начале испано-американской войны, начавшейся всего через год после ухода Кливленда с поста президента, Ли получил первые комментарии от бывшего президента. (Не то чтобы это была большая цитата; как сказал Кливленд Ли, "Это ужасно!" 10 )

Даже после окончания университета, работая репортером в Нью-Йорке на сайте в первые несколько лет после окончания колледжа, Ли выделялся среди других. Он "делал то, чего не делают большинство газетчиков", - сказал один из его коллег-журналистов в Нью-Йорке, отметив, что Ли не только создал собственную систему картотеки, но и регулярно проводил часы в библиотеке или юридической конторе для изучения истории. Обладая жесткой трудовой этикой и часто видясь с несколькими книгами под мышкой, Ли рано добился успеха в написании статей для различных изданий, включая The New York Times.

Но если присмотреться, были и другие элементы, которые указывали на то, что Ли окажется в карманах олигархов и деспотов, а не станет великим американским романистом. Будучи белым ребенком Глубокого Юга, родившимся в семье пастора и тринадцатилетней матери, Ли рано увлекся апологетикой одних из самых расистских и ретроградных политических сил Америки. Кумиром его детства был человек по имени Генри Грейди, один из самых известных защитников Юга Джима Кроу - "пророк", который "рисовал радужную картину расовых отношений на Юге", продавая превосходство белой расы американцам по всей стране. Пропитанный риторикой белых супремасистов той эпохи, Ли обожал Грейди, который был для юного Ли "не только героем, но и кумиром". 11

Действительно, в Ли явно прослеживался патриархальный уклон, заметный даже в молодые годы. В колледже Ли не разделял ни одной из прогрессивных социальных позиций той эпохи. Он был "пуританином", особенно когда дело касалось таких вещей, как женское избирательное право. (Однажды Ли заявил, что был "в ужасе", когда узнал, что студентки читают газеты в библиотеке). Женоненавистничество сочеталось в нем с гневливостью, он регулярно впадал в "ужасающую ярость", заявляя при этом, что "тупость - главная черта человечества".

Но то, чего ему не хватало в общении, Ли с лихвой компенсировал самолюбием, которое его одноклассники с удовольствием высмеивали. В какой-то момент его сверстники написали "пророчество класса", в котором подчеркивали, как хорошо Ли думает о себе, своем интеллекте и "преклонении перед важными людьми". "Наш Ли! Наш Великий Ли! Слава! Слава! Слава!" - гласил текст его одноклассников. "Великий Ли одарил благосклонной улыбкой [своих одноклассников]. Под мышкой он